Десятая жертва - Страница 274

274

– Ну, не очаровательно ли? – заметил Высокий своему компаньону, щеголявшему, помимо прочего, красным галстуком-бабочкой.

– Чего только не узнаешь на этой работе, – отозвался Галстук-бабочка.

– Если вы не хотите, чтобы я отдал вам кошелек или жизнь, – сказал Хоб, – то у нас нет никаких общих дел и, с вашего позволения…

– Я Фрик, а он Фрак, – с улыбкой поведал Галстук-бабочка. – Мы разъездные мокрушники. Мы отличаемся от остальных.

– В самом деле? – произнес Хоб. Не густо. Он надеялся тянуть время достаточно долго, пока не вернется его остроумие.

– О да, – подтвердил Фрик. – Или вы думаете, что профессиональные мокрушники живут в домах с газонами, женами и детьми, как заурядные граждане? Мы с Фраком живем в меблированных комнатах над затрапезными барами с неоновыми вывесками, вспыхивающими и гаснущими во тьме одиночества и убожества больших городов. Среда нашего обитания – непотребство, наше будущее – ничтожество, наши мечты – паскудство. С точки зрения эстетики это не настоящая жизнь. Но было бы достаточно справедливо сказать, что мы, мокрушники, – шакалы низов общества. Мы огребаем башли, отмеченные печатью уничтожения.

Фрак, высящийся громадой рядом со своим злобствующим компаньоном, поглядел на Хоба сверху вниз и изрек:

– Ненавижу парней вроде тебя. Вы считаете себя хорошими только потому, что не молотите и не пытаете людей, как мы. Словно это значит что-нибудь в эфирных сферах! А как насчет плохишей? Вы не думаете, что зло играет столь же важную роль во вселенской гармонии, правящей всем на свете?

– Ни разу не думал об этом в подобном ключе, – заявил Хоб, хотя на самом-то деле думал, и не раз. Но говорить им этого не намеревался.

– Ну что ж, подумайте, – продолжал Фрак. – Не бывает выходов без входов. Не бывает верха без низа. Не бывает добра без равной примеси зла.

Хоб спокойно слушал излияния, казавшиеся ему всего лишь рудиментарным манихейством. Вертя шеей, будто она затекла (собственно говоря, именно так оно и было), но не сводя гипнотического (хотелось бы надеяться) взгляда с лоснящегося от пота, бугристого лица Фрака, Хоб боковым зрением уловил образ обширного склада, в который его затолкали, смутно смахивающего на собор, украшенный дохлыми чайками и использованными презервативами.

– Отражение в средствах массовой информации философской позиции нарушителей закона весьма прискорбно, – вставил Фрик.

– Несимпатичный складывается образ? – осведомился Хоб.

– Хуже того, – Фрик выпятил нижнюю губу. – Они инсинуируют, что наша позиция с моральной точки зрения совершенно непростительна.

– Ну… только без обид, разве это не так?

– Нет, болван, существование зла необходимо для существования добра. Посему зло есть условие наличия добра и не может быть дурным само по себе. Уловил?

– О да! Да!

– Лжешь. Впрочем, какая разница? Трусость неотъемлема от вас, представителей добра.

– Будьте же рассудительны. Я вовсе не заявлял, что я хороший. И потом, что ж это за дискуссия под дулом пистолета?

– Ага, у меня пистолет, – Фрик пару секунд разглядывал оружие. – Для вящей строгости философской базы я должен бы передать пистолет тебе, дабы продемонстрировать, что твоя трусость – врожденное качество и не обусловлена тем, в чьих руках пистолет.

– Это была бы любопытная демонстрация.

– Но вообще-то я не настоящий философ. Я просто профессиональный мокрушник, любящий сохранять интеллектуальную бдительность. Полагаю, пора закругляться. Входит ли последняя молитва в твое культурное наследие, или обойдемся без антропоморфизма? – Он поднял пистолет.

– Эй, постойте! – воскликнул Хоб, путаясь в несовместимых чувствах тревоги и ярости. – Вы разве не дадите мне возможности помолиться?

– До определенных пределов, – ответил Фрак. – Мы тоже соблюдаем общепринятые условности. У тебя тридцать секунд. – Он поглядел на часы. Фрик нацелил пистолет. Но тут же как-то застеснялся.

– Вообще-то мы не собираемся убивать тебя прямо сейчас. Не гони лошадей, дружок. Просто пойдем с нами.

Глава 28

Хоб огляделся. Табличку «Сдается и продается» на этот полуразвалившийся склад повесили, должно быть, вскоре после того, как Хеопс возвел Великую Номер Один. Античность въелась в его стены, как клещ в собаку. С потолка свисали древние балки, ветхие стропила и прочие элементы конструкции, а вокруг, на бескрайних просторах грязного пола, валялось еще множество разных вещей, будто массивные игрушки извращенного ребенка. Потолок частично обвалился, и теперь чайки с засаленными крыльями влетали и вылетали, как вороны, стаями собирающиеся на висельника. Но даже при всем при том крайне трудно описать интенсивность ужаса, навеянного на Хоба этим местом; пожалуй, придется просто упомянуть, что по сравнению с этими страстями эмоции, обуревавшие его при первом прочтении «Колодца и маятника», – сущий пустяк.

Они прошли во внутреннее помещение, более недавней постройки, судя по стружке на полу и запаху краски. Закрыв дверь, Фрик запер ее.

Теперь Хобу удалось получше разглядеть своих похитителей. Первый оказался крупным, толстым, с бледным сальным лицом, испещренным черными точками редкой щетины, одетым в коричневый бросовый костюм, а потрепанный, грязный воротничок рубашки был крепко стянут галстуком в жалкой претензии на элегантность. Его компаньон – худосочный негодяй с озлобленной физиономией и искривлением позвоночника – походил на преисполненного ненавистью нищего из «Дитяти Роланда» Браунинга, чей костыль чертит гибельные литеры.

274