Десятая жертва - Страница 24

За столом сидел его компаньон Джино и что-то считал.

– Сколько на этот раз? – спросил Поллетти.

– Четырнадцать тысяч двести тридцать три посетителя, оплативших входные билеты, – ответил Джино. – И еще пять полицейских, двадцать три бойскаута и шесть племянниц Витторио – все по контрамаркам.

– Придется сказать Витторио, чтобы он сократил число племянниц, – решил Марчелло. – Я занимаюсь этим делом не ради развлечения. – Он сел на складной стул. – Значит, всего четырнадцать тысяч? Этого едва хватит, чтобы заплатить за аренду трибун.

– Не то что в прежнее время, – согласился Джино. – Помню, когда…

– Ладно, неважно, – сказал Поллетти. – Ты проверил: ни у кого нет с собой оружия?

– Конечно, – кивнул Джино. – Мне совсем не хочется видеть, как тебя прикончат во время работы.

– Мне тоже, – пробормотал Поллетти, мрачно глядя вдаль.

Наступила непродолжительная неловкая пауза.

– Уже шесть часов сорок семь минут, Марчелло, – нарушил молчание Джино.

– Неужели? – язвительно отозвался Поллетти.

– Тебе скоро выходить. Осталось меньше пяти минут. Как ты себя чувствуешь?

Поллетти молча состроил зверскую гримасу.

– Знаю, знаю, – сказал Джино. – Ты всегда так чувствуешь себя перед выходом к аудитории. Но мы ведь можем легко справиться с этим настроением, правда? Проглоти вот это.

Он протянул Поллетти стакан воды и крошечную овальную красную таблетку. Это был лимниум, один из новых наркотиков, способных усиливать так называемый «фактор экспансивности» в человеческой психике.

– Мне он не нужен… – запротестовал Поллетти, однако проглотил таблетку и запил водой.

Затем, примирившись с судьбой, проглотил таблетку с пурпурно-белыми полосами гнейа-IIа – недавно созданный препарат для повышения обаяния, выпускаемый фабриками концерна «Фарбен». Далее последовали: маленький золотой шарик дармаоида – средство ограничения человеческого общения, производимое лабораториями Хайдарабада, затем тщательно рассчитанная по времени действия ампула лакримола в форме слезы и, наконец, капсула гипербендикс в виде фигурки волка – новейшее лекарство, повышающее психическую энергию.

– А теперь как ты себя чувствуешь? – спросил Джино.

– Как-нибудь справлюсь, – ответил Поллетти.

Он наморщил лоб и взглянул на часы. Принятые лекарства начали действовать. Он вскочил со стула и бросился к гримировальному столику в углу домика. Там он снял костюм и натянул белую пластиковую тогу, повесил на шею копию барельефа Солнца индейцев майя, сделанную из металла, имитирующего бронзу, и надел белый кудрявый парик.

– Как я выгляжу? – бодро спросил он.

– Великолепно, Марчелло. Ты выглядишь просто великолепно, – ответил Джино. – Откровенно говоря, ты еще никогда не выглядел так хорошо.

– Это ты серьезно?

– Клянусь всем, что мне дорого в жизни, – привычно произнес Джино и посмотрел на часы. – Осталось меньше минуты! Иди, Марчелло, и потряси всех!

– Мне кажется, сегодня я произведу настоящую сенсацию, – заметил Марчелло и величественной поступью двинулся к двери.

Джино смотрел ему вслед, чувствуя, как у него перехватывает горло. Он знал, что видит перед собой настоящего бойца; кроме того, его беспокоили болезненные спазмы, предвещающие расстройство желудка.

Поллетти торжественно шествовал к своей аудитории. Его взгляд был спокоен, шаги неторопливы. Слышались нежные звуки «O Sole Mio», дополняющие атмосферу ожидания.

Перед трибунами стояла красная кафедра. К ней и направился Поллетти. Поднявшись на нее и поудобнее приладив микрофон, Поллетти с пафосом произнес:

– Сегодня, на закате дня, так похожего и так не похожего на другие дни, в хрупкой ладье, мы, смертные, путешествуем по бурным водам вечности и думаем о будущем…

Слушатели, загипнотизированные его словами, склонили головы. И вдруг Поллетти увидел, что с первого ряда ему улыбается Кэролайн. Он смешался, несколько раз моргнул, но сразу оправился и продолжал:

– Эти последние лучи умирающего, но бесконечно возрождающегося солнца приходят к нам с расстояния в сто сорок девять миллионов километров. О чем это говорит? Такое расстояние является божественным и непостижимым, неумолимым и одновременно иллюзорным, потому что разве можно предположить, что наш огненный отец не вернется к нам?

– Вернется, обязательно вернется! – послышался хор голосов.

Поллетти печально улыбнулся.

– А когда он вернется, встретим ли мы его здесь, чтобы наслаждаться его животворным великолепием?

– Кто может сказать? – мгновенно откликнулась аудитория.

– Действительно, кто? – вопросил Поллетти. – И все-таки нас утешает мысль, что наш дорогой отец не умер; нет, сейчас он мчится по собственной орбите к Лос-Анджелесу.

Солнце тонуло в морских волнах. Слушатели на трибуне плакали. Только несколько человек, которые всегда встречаются в такой толпе, спорили о различных аспектах доктрины солнечного круговорота. Казалось, проповедь произвела сильное впечатление даже на Кэролайн. Произнося заключительную часть проповеди на греческом языке, Поллетти тоже пустил слезу.

Уже совсем стемнело. Под радостные возгласы и проклятия Поллетти спустился с кафедры.

В темноте его вдруг схватила чья-то рука. Это оказалась Кэролайн. Ее лицо было мокрым от слез.

– Марчелло, это было так прекрасно! – воскликнула она.

– Пожалуй, действительно неплохо, – ответил Поллетти, все еще заливаясь слезами, – если тебе нравятся солнечные закаты.

– А тебе не нравятся?

– Не то чтобы очень, – пожал плечами Поллетти. – Мне приходится этим заниматься, ведь я проповедник.